Новый сезон в Крыму
– Вы вжились в роль Бубнова, научились мыслить как настоящий полицейский?
– Да, теперь я, как и мой персонаж, начинаю по-другому смотреть на различные ситуации. Перед тем как включиться эмоционально, думаю, можно ли обратить в шутку, чтобы избежать конфликта. Порой ситуацию можно развернуть в совершенно другое русло, вплоть до того, что ты с этим человеком еще можешь подружиться. Однозначно, данная роль в какой-то мере изменила мое мировоззрение.
– В новом сезоне съемки проходили в Крыму – понравилось там?
– Не то слово! Ведь это море и горы – удивительной красоты место. Было приятно, что жители нас узнавали и приветствовали. У нас была очень интересная сцена, где мы там в трусах бегали. Думаю, хозяйка дома такого раньше точно не видела! А шуточек там сколько разных было! Местные жители с удовольствием в массовке снимались, в эпизодических ролях. Приглашали артистов из местных театров. Они заряжались энергией сериала и быстро все подхватывали.
– Есть роли, которые сделали вас всеобщим любимцем, есть глубокие работы в кино, а были проекты, о которых хочется забыть?
– Когда я только приехал в Москву, были сложности с финансами, жильем, не было особого выбора, который есть сейчас. Жил от одного эпизода до другого и хватался за все, что дают. Играешь и думаешь: «Боже, зачем я это делаю?!» Но случалось, что в таких проектах ты сталкиваешься с талантливыми людьми, с которыми потом работаешь. Таким человеком для меня оказалась Света Ледовская. Мы с ней познакомились на проекте, о котором даже вспоминать не хочется. Но именно Света потом пригласила меня в проект «Пятая стража». «Балканский рубеж» – тоже с ее подачи появился, а ведь я мог включить гордыню и не сниматься, и не было бы потом прекрасных ролей.
Уроки жизни
– Вы ведь приехали покорять Москву из Архангельска – как встретила столица?
– Прекрасно, но это было недолго, пока не закончились деньги. Я люблю фильм «Приходите завтра», мне казалось тогда, что я та самая Фрося Бурлакова. Приехал в Москву. Вокруг огромные здания. У нас в Архангельске была только одна девятиэтажка в центре, а тут их море, да еще и метро.
– А почему вы говорите, что все это быстро закончилось?
– На добор в вуз я не попал, полгода на улице провел. За свое место под солнцем пришлось побороться. Но именно эта школа жизни меня сейчас и спасает. Когда просыпаешься среди ночи в подъезде, под тобой газеты, а тебя на улицу гонят, где минус 20. Вот тогда я сказал себе, что всего добьюсь, всего достигну. И свое место до сих пор отстаиваю. Извините, но это мой коврик!
– Как удалось преодолеть испытания тогда и не сломаться?
– Как-то я сутки почти ничего не ел, пошел к метро, где раньше часто стояли с табличками и нанимали на посуточную работу. Предложили неплохие деньги. В крематории был пожар, а тут похороны какой-то важной персоны. И нам нужно было за ночь оттереть всю копоть. Привезли специальную жидкость, включили прожекторы, на улице холод, мороз. Стою на лестнице, тру гранит и понимаю, что на нем прорисовывается лик Христа. Меня затрясло, слезы потекли, и стало безумно обидно, что ничего не складывается. И я поклялся, что обязательно стану актером.
– В итоге вы поступили в вуз, но как получилось, что учились в Питере?
– Первый курс, который я осваивал в Москве, был курс Валерия Гаркалина. Но я мало что оттуда вынес, это было не мое, потом я слетел с конкурса в ГИТИСе, поступал к Марку Захарову. И тут маме приснилось, что я учусь в петербургском вузе.
– И что – пришлось ехать и реализовывать мамин сон?
– Именно так! И я поступил! Правда, с пятого курса меня отчислили за участие в собрании, которое завершилось дракой. Хотел уже возвращаться в Москву. Но тут я попал в небольшой драматический театр Льва Эренбурга. Меня поразили атмосфера, энергетика, которая была мне близка. Узнал, что Эренбург набирает курс, пошел к нему на третий и получил прекрасного педагога.
– Чем был так ценен для вас Лев Эренбург, чему он научил?
– Он давал такие вещи, которые сейчас нужны в кино: как правильно упасть, как вспотеть, как играть тошноту или падение давления. Он учил играть по-настоящему, чтобы зритель сразу верил. Эренбург сам умел это делать и из нас вытягивал правдоподобность.
– А есть для вас табу в кино? Что вы никогда бы не стали играть?
– Пошлость никогда не стану играть. Допускаю натурализм в кино, обнаженные тела, но когда это уместно, а не ради просто голых сцен, чтобы привлечь зрителя «перцем». Все должно иметь драматургический вес.
